тюрьма-2
Утром до завтрака приносят кисель. Подкрашенная розовым вязковатая жидкость, но если нет ничего лучше - даже это в радость. Первое время у меня не было ничего лучше потому, что родственники не догадались передать мне кипятильник, а мои письма с просьбами передать мне его до них еще не доходили. Без кипятильника жить в тюрьме невозможно - никакого другого питься кроме киселя там не дают, разве что жидковатый суп в обед. Время от времени развозят по камерам в большом баке "кипяток" - горячую воду для стирки (в камере, разумеется, только холодная), которую льют через "кормушку" в таз или бак, но я сомневаюсь, действительно ли там кипяченая вода, или просто горячая. Вообще в камере обязательно должен быть пластмассовый таз, металлический бак, веник и тряпки для уборки, но веника нам так и не досталось, так как "учреждение веников не закупило". Обед состоит из супа и чего-нибудь на второе - жуткие макароны в воде с добавлением растительного масла, каша или капуста. Если второе не съедят в обед, его привозят на ужин.
Я была поставлена на диету, это значит, что этот же самый суп мне привозили на полчаса раньше, чем другим, а вечером давали сливочное масло - кругляшок размером чуть больше пятирублевой монеты, завернутый в плотную коричневую бумагу. Масло шло в кашу сокамерницам, я его не ела по гигиеническим соображениям. Вечером, перед выдачей хлеба, выдают сахар: две ложки. Если в вечерний сахар утром налить кисель, то можно пить.
В каждой камере установлено радио, но включать его нет никакой необходимости, днем его на полную громкость включают на улице, чтобы заключенные не перекрикивались между собой. Станция одна, понятное дело, - Радио России. Слушая новости, я узнала, что "Такого-то числа в Великом Новгороде состоится пресс-конференция Максима Кононенко и Алексея Чадаева о так называемом "новгородском деле"". Я догадалась, что это обо мне и ждала, когда же передадут подробности, но не дождалась - одна строчка в новостях, это вся информация, которая у меня была.
Есть такая милицейская пытка, если вы не знаете - "музыкальная шкатулка", человека заключают в одиночной камере и включают там громко радио. Через несколько суток человек готов подписать все, что угодно и поведать, о чем беседовал Гришка Отрепьев с монахами на польско-литовской границе. Про это я только читала, конечно, но вообще прослушивание Радио России - это карательная процедура. Слушать это день за днем опасно для психического здоровья. Меня спасало только то, что иногда, очень редко, там включали какой-то классический джаз. Да еще авторская программа Гребенщикова не вызывала явного отторжения.
Заключенные все равно перекрикиваются - утром, пока еще не включили "музыкальную шкатулку", и вечером, когда ее уже выключили. Утром как раз идут "этапы", поэтому подружившиеся или влюбленные товарищи успевали узнать срок, попрощаться и хоть одним глазком посмотреть на тех, кого ведут.
Любовь в тюрьме отдельная тема. Она там вполне виртуальная - не видя друг друга заключенные завязывают романы, посылают друг другу подарки и письма, перекрикиваются в том духе:
- Девять-семь! (мужской голос с улицы вечером, 97 - номер камеры)
- Кого? (женский голос из камеры на третьем этаже)
- Свету!
- Говори!
- Я люблю тебя!!
- Чего?
- Я тебя люблю!!!
Или:
- Говори!
- Я тебе пальцы отрежу, ты почему не пишешь?!
Думаю, Ромео что-то похожее говорил Джульетте, стоящей на балконе. Очень романтично.
Или:
- Ты письмо (или масло, или сигареты - подарок) получил?
- Да!
- Ответ написал?
- Да!
- Жду!
И никакого ICQ не надо, общение real-time.
О животных. Крысы в тюрьме явление нормальное, а собаки считаются сотрудниками. По ночам и те и другие подают голос, пока мне не давали снотворного я слышала и писк, и лай. Один из сотрудников породы ротвейлер облаял персонально меня как-то раз, а крысы ходили пешком по "галере", в первый раз я испугалась, потом не обращала внимания. В камеру не заходят и на том спасибо.
Ближе к концу заключения меня вывели из камеры и повели неизвестно куда, вывели в коридор, открыли одну из дверей... я даже вздрогнула. Евроремонт, люстры на потлке, деревянные двери - все по-человечески. После тюремных коридоров, оборвавшихся внезапно, производит очень сильное впечатление. Как оказалось, меня привели к начальнику тюрьмы, которому стало интересно, что за чудо такое у него сидит, которому в день по пачке писем, телеграмм и телексов приносят. Посадили меня на стул возле двери, подальше от него. Он спрашивал - кто я, что я, как у меня состояние и настроение, вес, здоровье, атмосфера в камере. А потом спросил:
- Вот скажите, а что такое "Джамиля"? Вы в секте какой-нибудь состоите?
Я рассмеялась и объяснила, что нет, не в секте, а в Интернете (в письмах мои друзья обращались ко мне по никнейму). Но мысль мне понравилась. А потом меня отвели обратно - из евроремонтного начальничьего коридора с обоями в каменный серый, тюремный.
Помимо врачей, адвоката и начальника тюрьмы меня водили к психологу - дважды. Отнеслась она ко мне очень по-человечески, дала какие-то тесты, чтобы мне было чем себя занять (на десять минут их хватило, к сожалению), посоветовала начать писать дневник (кое-что из него я использовала при написании этих отчетов), но говорить с ней все же было тяжело. Она была убеждена,что мне надо выплакаться - я ведь не плакала там больше - и ей как-то удавалось ввести меня в плаксивое состояние, главным образом разговорами о дочери, и я добросовестно хлюпала носом. Потом приходила в камеру, утирала сопли и все возвращалось на круги своя.
Я готовилась к восьмому мая, дата, на который была назначена "касатка" - кассационная жалоба. Заранее уверяла себя, что надеяться не на что, что если человек попал в "Учреждение", то достать его оттуда очень сложно. Что назначенные мне судом два месяца я отсижу точно, а скорее всего и больше, потому что проще продлить срок содержания под стражей, чем выпустить на волю. Но седьмого числа раздался стук в дверь:
- Федорова с вещами на выход.
Я было решила, что меня переводят и расстроилась - в этой камере плохо, но хотя бы не обижают и об этом можно не беспокоиться, а в новый коллектив придется как-то вписываться, на что у меня совершенно нет ни сил, ни желания. А потом я вдруг почувствовала каким-то шестым чувством - меня освобождают. Собрала, вещи, еду оставила сокамерницам и хотела стащить на память "зэчку", большую металлическую кружку, на которой нацарапала "Т" в целях идентификации среди чужих кружек, но мне сказали, что это плохая примета - тащить что-то из тюрьмы. В моей "зэчке", кстати, в единственной не варили "чифир", так что она уникальна.
Когда я осведомилась у конвойного - выпускают ли меня, она кивнула. Сумка и два пакета сразу показались легче. Меня провели по нескольким кабинетам, сделав обходной лист и проводили вниз, где меня встретил оперативник, тот самый, что вручил мне первую повестку на допрос. Он был очень любезен, помог отнести сумку в машину и отвез меня в прокуратуру, где следователь взял с меня подписку о невыезде и подписку, что я не буду встречаться с дочкой без законного представителя. Позвонить мне не дал, выставил из кабинета и я осталась на крыльце прокуратуры совершенно обескураженная, без денег, телефона и документов, не зная, куда податься.
![[info]](../../../img/userinfo.gif){kind=small}
detroyt) wrote,
